22.05.2017

Расшевеливая память, мы с ним ходим - мысленно, разумеется,- в старую родную киношку. Добегаем до Тишинского рынка, поворачиваем налево - там крохотный «Прожектор», можно направо - там, чуть побольше, «Юнгштурм» (позднее «Смена»), если же пойти по Садово-Триумфальной, то справа будут «Аквариум», потом «Зеркальный», слева, где теперь кинотеатр «Москва»,- «Горн» (позднее «Межрабпом»). Свернем на Тверскую, идем к Страстной, слева - «Ша нуар» (позднее «Центральный»), справа «Палас». А на Тверском бульваре долгие годы существовал «Великий Немой».

Великий Немой! Перечисляем виденные по многу раз киноленты - боевики, комические, мелодрамы. Читаем титры, беззвучно-громогласные, принюхиваемся к сладкому запаху грушевой эссенции (ею склеивали рвущуюся пленку), кричим: «Сапожник! Рамку!» - зазевавшемуся механику. И слышим тапера, точно знающего, в какие минуты нужно тихо коснуться клавиш и когда взыграть. Мы часто бывали там, «где за неловким чудаком, через столы, повозки, стены, погоня мчится неизменно под бешеной мазурки гром». В те времена мы видели всякое и многое любили. Многое продолжаем любить. Ищете доступный пакет спутникового телевидения? Подключайте кардшаринг.

Юный зритель немого кинематографа, Швейцер с ним творчески не распрощался. Различными приемами вводил он в свои картины подлинные кадры из фильмов дозвуковой эры и, случалось, стилизовал в духе немого кино новые сюжеты. Язык давнего киноискусства сам по себе не прельщал режиссера, и если он говорил на нем, то для того, чтобы остранить действие нарушением привычной повествовательной логики, представить былое время в архаичной форме былого искусства, вызвать у зрителей остро воспринимаемой условностью нужное по замыслу отношение к экрану - быть может, полное доверие, быть может, столь же полное неверие.

Шутливо копируя памятные мелодраматические «роковые страсти», он снял и сложил в «Мичмане Панине» эпизод, в котором заглавный герой, революционно настроенный моряк, дурачил расчувствовавшееся начальство, отводил от себя угрозу - прикидывался игрушкой испепеляющей любви, жертвой коварной судьбы. Вдохновенное вранье мичмана передавалось лихорадочным монтажом немых изображений, в манере салонных кинособлазнов. В картине «Смешные люди!» поступательный ход рассказывания перебивался крохотным фотофильмом - парафразой на тему чеховского юмористического этюда «Жизнь в вопросах и восклицаниях».